«По-моему, людям нравится немного полюбоваться разрушением»
«Паранойя в одиннадцать лет свирепая. Прощение в одиннадцать лет опьяняет.»
«Представьте себе, каково улыбаться, получив пощечину. Теперь представьте, каково это двадцать четыре часа в сутки.
Вот это и было оно - прятать еврея.»
«Он бы заплакал, обернулся и улыбнулся — если бы только увидел книжную воришку на четвереньках рядом со своим уничтоженным телом. Он бы обрадовался, что Лизель Мемингер целует его запыленные губы, убитые бомбой.»
«А глаза — о эти глаза фюрера! Такие прелестно карие — как у евреев...»
«… в уродливое нутро своего прекрасного дома..»
«Им нравилось, когда ими командуют, а Виктору Хеммелю нравилось быть командиром. Уютный такой мирок.»
«Чем холоднее он становился, тем сильнее таял.»
«А у меня было небо цвета евреев.»
«В тринадцать лет сердцу так не бывает.»
«Сплетались три языка. Русский, пулевой, немецкий.»
«Почему-то умирающие всегда задают вопросы, на которые знают ответ. Может затем, чтобы умереть правыми.»
«Вся ее кожа была пуста для него, ждала его.»
«Концесветное»
«Меня обуревают люди.»

Пронзительная история, рассказанная от лица Смерти.

«Скажу и не ошибусь: дружить нынешние молодые люди не умеют. Дружба не успевает созреть, как все обрывается близостью, за которой нет ни дружбы, ни тем более любви.»

я тоже, не умею.